О красоте.
Притча от Лукавого.
И вот пришёл Лукавый к человеку и спросил: «Что есть красота для тебя, человек?»
И сказал человек: «Не знаю я, как словами описать, что красота есть, но то что нравится мне, красиво, для глаз приятно, гармонично — то есть красота. То же, что безобразно, негармонично, неестественно — некрасивое есть».
— А ты сам красив? — спросил Лукавый и улыбнулся.
Застеснялся тут человек, ногой зашаркал, голову наклонил и сказал: «Ну, наверно красивый, раз не безобразный. Скажи же, как сам думаешь, и меня научи, промолвил человек в ожидании». И вот сказал Лукавый:
— Много мест я повидал, и много созданий диковинных видел. И вот видел я одно из самых странных и безобразных. Представь, среднее оно по высоте, не высокое ни низкое, имеет мягкую плоть, а внутри его как бы палки или ветки хрупкие засунуты как каркас. И доходят эти ветви внутри него до самого дальнего места в теле его. Плоть же его дряблая, свисает складками, цвета гниющего мяса. На ощупь холодная и к тому же покрыта дурно пахнущими выделениями. Иногда с пятнами безобразными, иногда покрыта редким неприглядным мехом с волосом тусклым. На концах лап растут у него из кожи как бы когти, но кривые, слабые и ломкие, так что ни рвать, ни царапать он ими не может. Ходит он медленно, переваливаясь и шаркая нижними конечностями, движения его неловки и часто он роняет вещи, что в лапах держит, или те, что вокруг него. Уши у него снаружи тела, большие и вислые, и выглядят как куски плоти наспех к телу прилепленные. Но слышать он ими тоже хорошо не может. Слышит он только кваканье таких же существ как он сам или только самые грубые звуки природы, его окружающие. Глаз у него только два, и сидят они близко друг к дугу, а третий глаз у него совсем не развит и находится внутри головы его. Глаза его круглые и мелкие, и прикрыты плёнкой. И видит он только, когда светило его светит. Ночью же он не видит ничего. И видит только внешнюю форму вещей и существ его окружающих. Того же, что внутри их он видеть не может. Часто не видит он хорошо, и тогда берёт он кусочки камня прозрачного и смотрит через них, чтобы хоть что-то видеть. Посреди лица у него нашлёпка, комок плоти бесформенный с дырками. И это место у него — чтобы вдыхать воздух. И запахи он чует только самые грубые, а некоторые и вообще ничего не могут унюхать. Чуть пониже у него на лице ещё одна дыра, и выступают из неё концы тех ветвей или палок, что каркасом для его тела служат. Концы же эти непрочны, часто ломаются и болят. Через отверстие это он пищу свою потребляет, и пережёвывает её, что бы она потом в теле его переваривалась. И из этого же отверстия он то и дело то рёв издает, то крик дикий, и речь его невнятная, как будто два камня друг о друга трутся. О прочих же деталях и выделениях его, я тебе и рассказывать не буду, настолько противны они. И свисают у них со всех сторон тела складки плоти. И вот, все эти существа разные — не из-за возраста, а просто такими рождаются. Одни большие, другие маленькие, толстые и худые, стройные и кривобокие, толсторукие или худоногие, и даже цвет их кожи меняется от белого до чёрного. И из каждого отверстия тела его сочатся жидкости разные, противного вида и запаха. И поэтому создание это должно каждый день мыться и чиститься, иначе начинает оно смердеть и выглядеть противно. Но и это не самое страшное в нём. Когда обнажено оно и чисто вымыто, то ещё можно глядеть на него. Но представь, что у существа этого огромное количество привычек разных, глупых и противных. И вот одно из них — кутает оно себя в обрывки тканей разных, непрочных и безобразных, отличающиеся тысячами цветов, форм и расцветок. И вот, существо это, что принарядило себя в самый некрасивый и безобразный кусок материи, считает себя самым красивым, а всех других ещё более глупыми и безобразными, чем оно само.
— Представь себе, — сказал Лукавый, — самую безобразную тварь морскую, которая бы плавала между сородичами и чем безобразнее была бы, тем более гордилась бы своим уродством.
И рассмеялся тут Лукавый, и улыбнулся тут человек стеснительно, а Лукавый меж делом продолжил.
— И вот, представь, что некоторые из этих безобразных существ, что бы как-то исправить и приукрасить своё безобразие, пытаются ещё что-то украшать на себе. Одни мажут себе шкуру или мех маслом, так чтобы они блестели, другие красят себе кожу, третьи вешают на себя побрякушки и ракушки, и каждый из них вышагивает как павлин, чтобы показать, что он лучше других. Представь себе их всех, наряженных в побрякушки, убранных в обрывки материй, безобразных цветом и фактурой, да к тому же полуслепых, полуглухих и полунемых, со всеми их ужимками, трясением тела и смехотворной подпрыгивающей походкой. Таковы они, когда нравятся себе, когда считают себя красивыми и наряженными. А если хочет такое существо какую-либо эмоцию выразить, то тогда лицо его сморщивается, глаза подмигивают, рот кривится, голос дрожит и становятся оно ещё безобразнее, чем было.
— Но это только о теле пока говорил я, — сказал Лукавый и нахмурился. — А то же, что они между собой выделывают вообще и описать трудно. Представь, лучшим счастьем они считают мучить себя или других, таких же, как они, существ. Мучить либо словами, насмехаться над другими, кричать на них, заставлять их служить себе и выполнять всякие обряды дурацкие, или поднимать их тяжести, или ещё как-либо унижаться. Или сажают других за провинности мелкие или за то, что те нарушили законы их глупые, в каморки маленькие да тесные. И страдают те, кто сидят там, неописуемо. Или вот собираются они и начинают называть кого-либо из своего сообщества словами бранными и хулят его и иногда до того распаляются, что убивают многих и многих из сородичей своих, не